Tuesday 11 September 2018 photo 2/4
|
Варвара шихарева чертополох 3 воздаяние читать онлайн
※ Download: http://etmonpamphcomp.dominikpers.ru/?dl&keyword=%d0%b2%d0%b0%d1%80%d0%b2%d0%b0%d1%80%d0%b0+%d1%88%d0%b8%d1%85%d0%b0%d1%80%d0%b5%d0%b2%d0%b0+%d1%87%d0%b5%d1%80%d1%82%d0%be%d0%bf%d0%be%d0%bb%d0%be%d1%85+3+%d0%b2%d0%be%d0%b7%d0%b4%d0%b0%d1%8f%d0%bd%d0%b8%d0%b5+%d1%87%d0%b8%d1%82%d0%b0%d1%82%d1%8c+%d0%be%d0%bd%d0%bb%d0%b0%d0%b9%d0%bd&charset=utf-8&source=dayviews.com2
Ешь лучше, чтоб не только васкан в желудке плескался. Всем известно, что Владыка Арвиген любит украшать своих ловчих птиц самым изысканным образом, так что будет совсем неплохо, если они привезут перед очи князя не просто взъерошенного беркута в клетке, а немного его принарядят. Сидящий в нише Дари, услышав такое, едва сдержал возмущённый возглас и что было силы сжал кулаки — несмотря на свои восемь, он вполне уловил смысл намёка Мэрры, а слуга хохотнул: — Скорее всего, наш господин просто отморозил себе в зимних походах все что можно… Но как бы то ни было, он не знает, что теряет, а я не откажусь от такой сладкой красавицы… — Грастин начал часто целовать щеки и шею Мэрры, явно намереваясь перейти к еще более откровенным ласкам, но служанка, отстранившись от него, шепнула: — Не здесь — слишком холодно… — Тогда где? И Мелир немедленно поддержал этот тост.
Не думаю, что твои соседки по комнате будут рады позднему гостю! Птицу ведь можно не кормить и не поить, держать в тесноте и мраке, обернув дорожную клетку плотным плащом, а душу человека легко изранить словами и едкими насмешками... Третья и заключительная часть истории про Энейру Ирташ.
Читать онлайн хроники. автора Шихарева Варвара Юрьевна - RuLit - Страница 1 - Раз амэнцы хотят видеть в нем лишь хищную птицу, они ее получат! Все эти соображения пронеслись в голове Ставгара за пару мгновений, и дольше этого короткого отрезка беркут медлить не стал.
Глава 2 Перекресток судеб Звон разбитого стекла еще не стих, а в келью через окно хлынула тьма - не обычная ночная мгла, а густая, словно смола, осязаемая чернота. В одно мгновение ока она растеклась по стенам и потолку, заполнив собою всю комнату и выстудив воздух. Тем не менее, свечи выстояли - слабые огненные язычки колебались и чадили, но все же продолжали гореть. Маслянисто-черная, вспухающая пузырями и тянущаяся вверх, она стремительно сгущалась, тяжелела, обретая все более четкие очертания, пока не превратилась в высокого, закованного в тяжелые, вороненые латы воина. Бледное лицо, бескровные губы, седые, выбившиеся из-под шлема волосы кажутся клочьями тумана, а накинутый на плечи Ловчего плащ внизу утрачивал очертания, превращаясь в клубящуюся мглу. Но больше всего пугали глаза незваного гостя - в оправе темных ресниц словно бы тускло светилось жидкое серебро, но взгляд этих слепых, не имеющих ни зрачков, ни радужки глаз был остер, словно у сокола и проникал, казалось, в самую душу. В течении одного удара сердца мы с Ловчим смотрели друг на друга, а потом его тонкие губы шевельнулись. Не сейчас, но очень скоро. Две судьбы, две жизни - не ошибись... Я не могу долго находиться в чужом святилище. И в это мгновение Дирк, то ли угадав, то ли почувствовав, о чем идет речь шагнул вперед: - Не-е-е тро-ошь бра-ата! Наверное, я закричала, но собственный голос остался для меня неслышим - вязкая мгла поглощала все звуки, а когда она неожиданно схлынула, о визите Ловчего напоминало лишь разбитое окно и вытянувшийся на постели, уже бездыханный Морид. Утром выяснилось, что визит слуг Седобородого в святилище имел и другие последствия: от содержащихся под замком мэлдинских жриц остались лишь две небольшие кучи серого пепла, а одного из наших с Моридом судей нашли мертвым - судя по распухшему, потемневшему от прилившей к голове крови лицу, его хватил удар. Очевидно, потрясение из-за узнанных подробностей преступления Матери Ольжаны было слишком сильным. Во всяком случае, именно так указали в бумагах враз потерявший надменность Крестон и притихшая Иринга. В мэлдинское дело, хоть и запоздало, но все же вмешались Ловчие, и теперь судьи спешили умыть руки. С Морида даже сняли штраф за злоязычие. Все это мне с горькой улыбкой поведала Матерь Смилла, когда я на пару с Мирной, сидела у кровати Дирка. Крестьянская поговорка оказалась верной и в этот раз - беда действительно не ходит одна: парень слег утром, с жаром и сильной головной болью, а к вечеру стал совсем плох. Я отпаивала его остатками дельконских зелий, прикладывала ко лбу мокрое полотно и старательно гнала от себя мысль о том, что к внезапной хвори Дирка причастен навестивший нас ночью Ловчий. Старые предания утверждали, что хотя слуги Седобородого и являются охотниками за нечистью, сторожа наш мир от аркосских тварей, людям встреча с ними тоже редко приносит что-либо доброе. А парень заступил Ловчему дорогу. И хотя слуга Седобородого вроде бы даже одобрил эту безумную смелость, кто может сказать о том, какие побуждения и желания двигают Ловчими на самом деле?.. Мирна разделила со мною все хлопоты о больном - толкла в ступке коренья, приносила чистое полотно и воду. А когда считала, что за ней не наблюдают, гладила лежащую поверх одеяла руку Дирка и шептала, что никогда его не оставит. Так мы провели два тревожных дня - беспокойство о парне не оставляло места ни сожалениям, ни тоске, а участь судей прошла как то мимо, ничего не затронув в наших с Мирной душах. Ну а к исходу вторых суток жар Дирка пошел на убыль - он даже ненадолго пришел в себя, пожаловался на донимавший его непонятный гул в голове, а потом, напоенный укрепляющими и снимающими лихорадку зельями, вновь уснул. Я через пару часов тоже задремала прямо в кресле - вначале мне казалось, что веки смежились не более чем на четверть часа, но на самом деле проснулась я на заре третьего дня от крика Мирны. Подскочила, словно ужаленная, еще не вполне понимая, что происходит, а девчушка уже повисла у меня на шее, смеясь и хлюпая носом. Взглянув поверх головы совершенно ополоумевшей Мирны, я встретилась глазами с лежащим на высоко взбитых подушках Дирком. Осунувшийся за время лихорадки, он в тоже время весь светился от переполнявшей его радости, а потом смущенно, точно извиняясь за устроенный переполох, улыбнулся и сказал: - Я, ка-ажется, слышу. Неожиданное и невозможное в обычных обстоятельствах исцеление Дирка немного смягчило горечь от потери Морида для его семьи. Ловчие оказались справедливы, хоть и по-своему, но благодарности к ним я не испытывала. Меж тем время моего пребывания в Римлоне близилось к концу: Морид нашел свое последнее пристанище в Верхнем святилище - его могильная плита теперь смутно белела не более чем в двадцати шагах от алтаря. В такой близости от сердца храма всегда хоронили лишь Верховных служителей Семерки и глав семейств, что своей знатностью и могуществом соперничали с самими Владыками ирийских княжеств. Неслыханная честь для лишенного длинный вереницы славных предков и обширных земель главы дальней заставы! Я же, как только были отслужены все заупокойные, стала собираться в дорогу - пополнила припасы, поправила свою зимнюю одежду и вытребовала новую подорожную у Хозяйки Римлона. Это оказалось нелегким делом, поскольку моему отъезду противились все. Сама Смилла, намекала на близость суровых холодов и то, что пускаться в путь после предсказания Ловчих далеко не самое лучшее решение; Мирна обижалась на меня за то, что я не останусь на ее обручение с Дирком, которое должно было состояться через три месяца - сразу же по истечении срока самого сурового траура для семьи Морида. Это время девчушка должна была провести в Римлоне, пока Дирк с братом будут улаживать дела имения. Рудана просто плакала в голос, а моридовские родичи звали к себе - погостить, а, может, и остаться, если мне так захочется. Я же на все эти уговоры твердила о том, что мне необходимо вернуться в Делькону, и таки добилась своего, выехав за ворота Римлона ранним утром следующего дня. Подо мною была подаренная Моридом кобыла, а я вновь носила привычную одежду - высокие сапоги, теплые плотные штаны, добротная куртка. О моей принадлежности к служительницам Малики свидетельствовал лишь притороченный к поясу травнический нож да врученный Матерью Смиллой плащ жрицы - на меху, с однотонной, но богатой вышивкой. Ночью зима полностью вступила в свои права - стылую землю покрывал тонкий слой снега, и солнечные лучи заставляли его искриться так, что глазам было больно. Но меня эта радостная, сверкающая девственной чистотой белизна наводила на мысль о саване, укрывшем Морида... Как раз в этом, а не в стремлении вернуться в Делькону, и была главная причина моего отъезда из Римлона. Горе и душевную боль я привыкла глушить работой, но в Римлоне ее было маловато, а сочувствие Мирны и Смиллы лишь еще больше подтачивало те немногие душевные силы, которые мне еще удалось сохранить. Трудная дорога заставит думать лишь о насущном, холодный ветер выстудит жалость к себе и сожаления о несбывшемся, и со временем я смогу вспоминать Морида с теплотой и нежностью, а не с болью под сердцем. Что же до пророчества Ловчего, то оно меня не пугало - лежащая впереди дорога казалась мне прямой, лишенной всяческих перекрестков... Ставгар Прошло не более пяти дней с тех пор, как Олдер передал обращенного в беркута Владетеля посланцам князя Арвигена, как Бжестров понял, что ничего не знал о настоящей ненависти. Ненависть к амэнцу, обратившему молодого воина в безгласную птицу - живую игрушку для пресытившегося обычной жестокостью князя - вначале казалась неизбывной и глубокой, но теперь она превратилась в пересыхающий на солнце ручей по сравнению с той злобой, которую Ставгар питал к Ревинару с племянником. И для этой испепеляющей сердце и душу ненависти конечно же были причины. Хотя Арвиген запретил своим посланцам использовать для подчинения зачарованного беркута магию, ничто не мешало амэнцам делать жизнь пленника невыносимой другими способами. Птицу ведь можно не кормить и не поить, держать в тесноте и мраке, обернув дорожную клетку плотным плащом, а душу человека легко изранить словами и едкими насмешками... Но если Ревинар более всего заботился о том, чтобы птица никоим образом не удрала, и в первую очередь стремился усмирить, а не разозлить беркута, то его племянник не знал удержу ни в чем. Иногда казалось, что на лишенном речи и человеческого облика Владетеле Мелир просто отыгрывается за то, как Олдер отхлестал его словами при их недолгой встрече. А, может, молодой амэнец просто принадлежал к той породе людей, которые быстро пьянеют от безнаказанности и ощущения собственной власти. Как бы то ни было, именно Мелир додумался до того, как одновременно унизить и птицу, и заключенного в ее теле человека. В одном из городов он уговорил Ревинара задержаться подольше, дабы заказать для беркута богато расшитый клобучек и нагрудник из алой кожи с вытесненным на нем гербом Амэна. Всем известно, что Владыка Арвиген любит украшать своих ловчих птиц самым изысканным образом, так что будет совсем неплохо, если они привезут перед очи князя не просто взъерошенного беркута в клетке, а немного его принарядят. У Ревинара же на погоду разболелась старая рана - он уже и так подумывал о том, что следует немного задержаться в теплой и чистой корчме, дав отдых усталым костям, но при этом не хотел показывать слабость. Предложение же племянника давало отдыху вполне веский довод, да и сама идея показалось ему довольно неплохой. Ровно до тех пор, пока ему не довелось примерить принесенные мастером вещи на птицу. Беркут, увидев яркий нагрудник и клобучок с султаном из красных перьев впал в настоящее бешенство - от его протестующих криков звенело в ушах, а сам он с такой яростью бросался на прутья своей клетки, что они, казалось, вот-вот сломаются под его напором. Мелир, увидев, что таки нашел слабое место владетеля, уже собирался произнести очередную колкость. Но Ревинар, опасаясь, что беркут в таком состоянии может переломать маховые перья, а то и вовсе покалечиться, остановил племянника. Он и так беснуется. Боюсь, это все же была не лучшая твоя идея. Но Мелир лишь предвкушающе улыбнулся: - Крейговцу пора учиться послушанию, дядя. А еще крепко затвердить, кому он отныне принадлежит душой и телом. Я все же попробую довести этот урок до конца! С этими словами он подошел к клетке и уже взялся было за щеколду, но уже в следующее мгновение отскочил в сторону, тряся рукой. Загнутый на конце, острый и сильный клюв беркута распорол молодому амэнцу палец не хуже, чем рыболовный крючок. Посмотрев на ухмыляющегося дядю, молодой амэнец попытался подступиться к владетелю еще раз и лишь чудом не заработал себе очередную рану. После чего уже не так уверено обернулся к Ревинару. Но тот лишь отрицательно покачал головой. На магию Владыка наложил прямой запрет, а я никому не посоветую идти против воли Арвигена даже в малом... Займись пока рукой, а я уберу подальше с глаз клобучок и нагрудник - нам всем надо успокоиться, а завтра решим, что со всем этим делать. Этой же ночью томящийся в клетке без сна Владетель обнаружил, что задвижку одной из дверок его темницы можно открыть - то ли он сам расшатал ее своими метаниями по клетке, то ли ненавистный Мелир не задвинул ее до конца. Беркут, конечно же, не стал долго размышлять над тем, что стало причиной такой счастливой случайности, а немедля попытался сбежать. Его птичья суть жаждала неба и свободы, а человеческая натура просто сходила с ума от мысли о грядущем утром унижении. Около четверти часа беркут бился над отделяющим его от свободы запором - мощный клюв все же плохая замена человеческим рукам - но наконец дверца оказалась открытой, и встрепанная, нахохленная птица бочком выбралась из опостылевшей клетки. Вцепившись кривыми когтями в край стола, внимательно осмотрелась - комната тонула во мгле, которую не мог разогнать даже слабый свет ночника, силуэты спящих на кроватях амэнцев были едва различимы, а тишину нарушало лишь человеческое посапывание да осторожное копошение мыши в дальнем углу. Темный квадрат окна удостоился наиболее долгого осматривания - крутя головой то так, то эдак, беркут внимательно разглядывал старую деревянную раму, свинцовый переплет и плащ на подоконнике - им, очевидно, заткнули сквозящую щель. Хотя вожделенная свобода казалась близкой, как никогда, Ставгар медлил, ведь малейшая оплошность загубила бы на корню все его намерения. Наконец, не заметив ничего подозрительного и сочтя, что опасности нет, беркут оттолкнулся от стола и тяжело взмахивая крыльями перелетел к окну. Но как только когти беглеца коснулись оконных досок, как сверху на птицу упала тяжелая ткань, мгновенно опутавшая ее с ног до головы. Когда же беркут оказался полностью обездвижен и мог лишь грозно сверкать глазами на своих мучителей, Ревинар, небрежно похлопав птицу по покрытому тканью боку, обернулся к Мелиру. Надеюсь, ты вспомнишь об этом случае перед тем, как вновь решишь задирать кривоплечего Остена. Молодой амэнец нахмурился: - Я знаю, что ты все еще сердишься на меня за тот случай, дядя, но Олдер все равно не имеет права так поступать с нами. Остен - лучший - именно поэтому Арвиген и прощает ему все. Но снисходительность нашего Владыки имеет свои пределы, а Кривоплечий рано или поздно ошибется. Вот тогда его и можно будет ударить в спину, но, дожидаясь назначенного часа, даже в мыслях не смей переходить дорожку Олдеру. А теперь, может, закончим дело, из-за которого не спали почти целую ночь? Именно тогда, в тот миг, когда Ревинар, потряхивая в воздухе серебряными, весело позвякивающими бубенцами, заявил, что начнет птичью экипировку именно с них - дабы беркуту больше было неповадно сбегать, внутри Ставгара что-то сломалось. Нет, он не прекратил сопротивления - птица по-прежнему отчаянно билась в путах, грозно клекоча, но с каждым движением Бжестров понимал всю бесполезность и никчемность этих попыток. С неожиданной силой осознавал то, что они лишь веселят амэнцев. И то, что он действительно больше не человек, а лишь покрытая перьями живая игрушка... И что надеяться не на что... Когда принаряженная и вновь водворенная в клетку птица неожиданно притихла, Ревинар с племянником даже удивились, а после, решив, что таки усмирили гордеца, отправились досыпать. Беркут не мешал их сну - лишь привязанные к лапам бубенцы тихо позвякивали, когда дрожь пробегала по его телу. На следующий день ничего не изменилось - владетель словно бы больше не замечал того, что краткий отдых закончился, оставался совершенно безразличным к шуткам Мелира, не упустившего возможности расхвалить новый птичий наряд. Даже свежая зайчатина оставила беркута равнодушным, хоть его и не кормили уже несколько дней. Ревинар, наблюдая за такой покорностью, уже мысленно начал праздновать победу, даже не подозревая, что это - лишь затишье перед бурей. Оставив надежду на освобождение Ставгар, одновременно, перестал противиться и приживленной ему птичьей половине своей души - он больше не стремился отделить свой разум от диких стремлений беркута, а даже напротив - старался слиться с ними, превратиться в яростное, не сдерживаемое более человеческими понятиями существо. Раз амэнцы хотят видеть в нем лишь хищную птицу, они ее получат! Ревинар с Мелиром и не подозревали, что творится в голове у пленника, а потому успели даже немного порадоваться присмиревшей и покорившейся их воле птице. Правда, радость эта оказалось преждевременной и очень недолгой - через два дня внезапно разбушевавшаяся непогода, застав амэнцев вдалеке от людского жилья, загнала их в ближайший лесок, в котором они и просидели до самых сумерек. Хотя прошло несколько часов, ветер не утихал, а крупные хлопья мокрого снега слепили глаза так, что сбиться с дороги и пропустить указующие столбы на развилках было легче легкого. Потому небольшой отряд остался на месте дневки - временный лагерь укрепили, натаскали еще больше хвороста и лапника, приготовили на костре нехитрый ужин. Устроенный под пушистой елью беркут наблюдал за людской суетой из-под накинутого на клетку плаща. Сегодня утром с него за примерное поведение сняли таки ненавистный клобучок. И теперь янтарные птичьи глаза следили за каждым движением амэнцев, не упуская ни малейшей детали, но сам беркут не издавал ни звука ровно до тех пор, пока утомленные непогодой люди не погрузились в сон около костров. Вот тогда то беркут и начал свою маленькую месть - он кричал на все лады, хлопал крыльями и звенел прикрепленными к ногам бубенцами, словно каторжник - кандалами. Не прошло и восьмой доли часа, как он своими воплями перебудил весь лагерь. Злые спросонья амэнцы попытались унять птицу, но не тут то было - беркут продолжал шуметь и лишь потом - толи вняв людской ругани, толи просто притомившись, затих. Отнюдь не вдохновленные такой проделкой амэнцы вновь разошлись досыпать, но и в этот раз их дрема продолжалась совсем недолго - переведя дух, Владетель с новыми силами принялся за старое. К делу он подошел вдохновенно и с выдумкой - к крикам и звону бубенчиков добавился стук клювом о деревянные планки клетки. Естественно, продолжать спать под такую колыбельную мог только совершенно глухой, так что лагерь оказался разбужен снова. Разбушевавшейся птице грозили, приказывали умолкнуть, проклинали ее всеми, известными в Амэне ругательствами - ничего не помогало, а вопли беркута не могли приглушить даже несколько, наброшенных на клетку плащей. Вытащить же пленника из его тюрьмы не решался никто - весь вид беркута говорил о том, что он настроен более чем решительно, а остаться без пальцев или с расклеванной до кости рукой желающих не нашлось. В этот раз птица не успокаивалась долго, так что следующее утро выдалось для невыспавшихся амэнцев хмурым не только из-за затянутых тучами небес. Перед тем, как отряд тронулся в путь, Мелиру и Ревинару все же удалось закрыть клобучком глаза беркуту - они надеялись, что это опять сделает птицу более смирной, но просчитались. Пока отряд пробирался по раскисшей, мгновенно превращающейся под копытами коней в болото дороге, птица была занята тем, что старалась содрать с головы ненавистное украшение. Снять его, правда, не вышло - клобучок как раз и рассчитан на то, что прирученный беркут или сокол не сможет избавиться от него самостоятельно но зато к вечеру у Владетеля вышло истрепать и изломать украшающий клобучок алый султан так, что он потерял всякий вид, и не собирался останавливаться на достигнутом. Ревинар наблюдал за проделками птицы скрипя зубами - лишь теперь он понял, что беркут не только объявил войну своим конвоирам, но и выиграл первое сражение. Но хуже всего то, что наказать его за это было нельзя - старые методы воздействия перестали действовать на птицу, а на пользование магией был наложен запрет самим Арвигеном. Они с Мелиром таки сломали зачарованного крейговца, вот только этим сами себе сделали хуже - как воздействовать на того, кто потерял всякий страх? Между тем, беркут продолжал доводить амэнцев до белого каления всеми доступными ему способами, и теперь в этом зачарованному Владетелю помогала, казалось, сама дорога. На этом участке пути постоялые дворы почти не встречались, а крестьянские домишки в деревнях были небольшими и бедными. Так что ночевать Мелиру с дядей приходилось в компании беркута - снести его на сеновал, под надзор прочих членов отряда и с глаз подальше, они опасались. Слишком ценный, хоть и обременительный груз. Ревинар, после очередной бессонной ночи, дошел даже до того, что сняв с беркута вконец потерявший всякий вид клобучок, воззвал к человеческой сути пленника и его совести, но птица оказалась так же глуха к мольбам, как и к ругани. Так что, когда через несколько дней пути в вечерних сумерках перед отрядом замаячили потемневшие от времени стены большого постоялого двора, амэнцы восприняли его, как подарок от всех Семерых богов. Наконец-то их ждет обильная пища, хорошая выпивка и возможность хоть как-то выспаться. Беркут же к отнесся к жилью c безразличием - и воодушевление амэнцев, и суета возле длинных, крытых соломой конюшен хоть и были ему понятны, но ничего более не бередили. Они означали лишь то, что амэнцы сегодня, скорее всего, обезопасят себя от его выходок, но завтра им снова предстоит дорога. А настоянная, выдержанная ненависть и хлещет больнее. Пока Ставгар занимал свой ум изысканием новых способов досадить конвоирам, дорожную клетку внесли внутрь полутемной, уставленной столами и длинными лавками залы. Спертый воздух, наполненный запахом капустной, щедро сдобренной чесноком похлебки и ядреным духом влажной, сохнущей в тепле жилья одежды немедля заполнил легкие беркута и показался ему отвратительным. Такими же мерзкими показались ему греющиеся у очага, пьющие и споро работающие ложками в глубоких мисках люди - словно и не был он совсем недавно одним из них... Сердито заклекотав, птица нахохлилась и отвернулась от весело потрескивающего в очаге огня, который теперь ее лишь раздражал. Ревинар же, дождавшись когда клетку водрузят на стол и, узнав, что у хозяина постоялого двора в погребе есть не только крепкое,пряное вино, но даже немного лендовского, купленного по случаю и проезжих купцов, васкана, немедля заказал последний, чтобы выгнать засевший в костях холод. Рекомый напиток появился перед конвоирами Ставгара за считанные мгновения - служка с поклоном выставил перед ними васкан, блюдо с жареной курицей и, согнувшись в этот раз едва ли не пополам, поспешил к другим столам. За несколько лет работы он повидал всякое и научился безошибочно определять тех, от кого лучше держаться подальше, а от этих двоих знатных путников буквально несло раздражительностью и спесью, кою они с удовольствием выместят на низшем. Ревинар, проводив служку неприязненным взглядом, разлил васкан по стопкам и сразу же, без долгих предисловий, опрокинул в себя крепкую и злую настойку. Васкан почти до боли опалил ему язык и горло, ухнул огненным клубком в живот, но этого амэнцу показалось мало, и он тут же вновь наполнил стопки, выдав короткое: - Если эти северяне что и умеет делать, так это выпивку. Мелир, как раз нацелившейся на покрытую аппетитной, поджаристой корочкой куриную ногу, возразил дяде. Если бы в их землях не было столько железной руды, наш князь никогда бы не снизошел до общения с этими северянами. И Мелир немедленно поддержал этот тост. Тепло и васкан быстро делали свое дело - стянувшее нутро в тугой узел напряжение заметно ослабло, неприятности последних дней подернулись пеленой и отступили куда то назад. На душе у него с каждым вздохом становилось все легче и веселее, и веселье это надо было на кого-то излить, так что после пятой стопки молодой амэнец не придумал ничего умнее, как прижаться лицом к стоящей на соседнем столе клетке и, глядя в желтые, немигающие глаза птицы, спросить: - Что, завидуешь, крейговец? Тебе то теперь васкана даже не нюхать! Беркут ударил сразу же - словно только этого и ждал, и если бы не Ревинар, что было силы отдернувший быстро захмелевшего племянника от клетки, тот бы наверняка лишился глаза. Вновь усевшись за стол, он оторвал от куриной тушки крылышко и заметил. Ешь лучше, чтоб не только васкан в желудке плескался. Мелир хоть и зашипел от злости напополам с болью, все же послушался дядю - погрозив беркуту кулаком, он вновь принялся за еду, а Владетель демонстративно развернулся в своей клетке хвостом к амэнцам... В первое мгновение Ставгар не поверил собственным глазам - прямо на него смотрела сидящая за тонущем в полумраке столом Энейра. Надвинутый на лоб капюшон серого плаща служительницы Малики бросал густую тень на лицо дочери Мартиара Ирташа, но беркут все равно различил и тонкие, обострившиеся черты, и скорбную линию губ... Невероятно близкая и вместе с тем какая то чужая и далекая - словно закованная в ледяной панцирь - на долю мига мир Бжестрова сузился до закутанный в плотный плащ Эрки, и беркут, не помня себя, с диким клекотом бросился грудью на прутья клетки. Но она не ушла прочь и не растворилась в воздухе, точно полуночная мара - Бжестров уже был готов окликнуть её снова, но замер на месте, смекнув, что своим поведением может привлечь к Эрке внимание амэнцев. При всей своей ненависти к Мелиру и Ревинару он признавал за ними и ум, и лисью хитрость. Его конвоиров вполне может заинтересовать жрица, что вызвала такое беспокойство у беркута, а их расспросы ни к чему хорошему не приведут. Значит надо отвести их возможные подозрения и сделать так, чтобы амэнцы посчитали его призыв всего лишь очередной выходкой. Все эти соображения пронеслись в голове Ставгара за пару мгновений, и дольше этого короткого отрезка беркут медлить не стал. Развернувшись, он, вновь пронзительно крича, кинулся на прутья с такой силой, что клетка дрогнула. Ревинар, как раз разливающий по стопкам остатки васкана, сбился из-за этого клёкота - часть выпивки пролилась на гладко выскобленный стол, и это не на шутку разгневало захмелевшего амэнца. А потом, когда мы будем на месте, будь добр, доведи Арвигена до того, чтобы он собственными руками открутил тебе голову! Наш князь его, скорее, в отхожем месте утопит, - немедля поддакнул дяде Мелир, а после, неверным жестом подзывая служку, добавил, - А если б наш князь свернул после этого шею кривоплечему, получилось бы и вовсе славно! Но хотя амэнцы продолжали пить и говорить о своём, он всё равно ещё долго опасался посмотреть в сторону Энейры, хотя именно этого ему и хотелось сейчас больше всего. Вновь увидеть её лицо, её глаза, увериться, что она жива и здорова, а там и сам Арвиген не страшен! Но страх выдать дочь Ирташа амэнцам сделал Владетеля осторожным - он упрямо смотрел на постояльцев, на огонь в очаге, на расторопно снующих между столами служек до тех пор, пока едва ощутимое, прохладное дуновение не заставило его обернуться. Энейра всё так же сидела за столом - обхватив ладонями кружку и зябко кутаясь в плащ. И хотя взгляд ее терялся под опушенными ресницами, а сама она, казалось, полностью ушла в свои мысли, Ставгара не покидало ощущение, что Эрка его узнала. Несмотря на птичий облик и невозможность речи! От этой мысли сразу становилось легче - словно с души убрали тяжелый камень, ведь теперь он мог сознаться самому себе в том, чего боялся больше всего. Страшился так, что даже не смел озвучить в мыслях: если он все же вырвется из клетки и доберётся до Крейга, все его усилия пропадут втуне, ведь ни одна живая душа его не признает. Ни мать, ни сестра, ни Эрка, ни Славрад... Так и летать ему беркутом в поднебесье до конца своих дней, тщетно окликая близких! Но теперь этот страх ушел, и его место заняла надежда, пусть и слабая, робкая, словно пламя свечи... Тихо заклекотав, беркут вновь повернулся к огню - хотя амэнцы и были уже в подпитии, не следует забывать об осторожности. Ревинар уже один раз подловил его, соблазнив возможностью побега, но второго такого раза у амэнца не будет. Энейра Уже через пару дней после начала своего путешествия я убедилась в том, что в одном Матерь Смилла безусловно была права - погода стояла премерзкая. Это были не холода, которыми меня так пугали, а совсем напротив - неожиданно чередующиеся со снегопадами оттепели. Утром острый наст резал лошади ноги, днём дорога из-за подтаявшего снега превращалась в глинистое болото, а от сырости не спасал даже подаренный хозяйкой Римлона плащ на меху - она пробирала до самых костей и застывала склизлым, холодным комом внутри, заставляла трястись в ознобе и лишала сил быстрее, чем честный, сухой мороз. Я же еще и осложнила себе путь, решив сделать изрядный крюк - мне пришло в голову посетить место, где некогда стоял Реймет. Глупое желание, которое лишь ещё больше растравит душу, но я не стала ему противиться, ведь вряд ли получиться когда-либо ещё раз оказаться в тех местах. Со слов Матери Смиллы мне было известно, что город так и не был отстроен заново, что его давно покинули даже служительницы Малики, храм которых уцелел при пожаре не иначе, как чудом, и теперь среди развалин не сыскать ни одной живой души, но это меня не остановило. Я, конечно же, осознавала, что не смогу найти не то, что могилу отца, но даже развалины дома, в котором некогда жила наша семья, и, тем не менее, стремилась к поросшему чертополохом и укрытому снегом пепелищу с таким же упрямством, с каким бабочка летит на огонь. И задерживала меня лишь непогода.
Annons